Михаил Высоцкий - Все в свое время [СИ]
— Дон! Тмувго! Эвей!
"Хватит!", — Нит Сила стряхнул с себя секундное оцепенение. Он не собирался вести с чужаком долгие беседы, а потому, как учил его старый Мир Волк, напрягся, и "выстрелил". Так "стрелять", не важно, собой или камнем, могут только охотники. Это такая же часть их дара, как и умение идти по следу. Ноги, спина, грудь, даже голова — все это превращается в один большой лук, все связки становятся единой тетивой, и только что стоящий на земле человек взмывает на несколько человеческих ростов, чтоб обрушится сверху на ничего не подозревающего врага. Как следопыт может найти цель сквозь любые преграды, как истребитель может кулаком крушить скалы, как ведун понимает язык зверей и природы, как женщина может сотворить новую жизнь, так охотник может быть быстрее и выше. Недолго, доли секунд, но и этого бывает достаточно. Трус даже не понял, что произошло — только что его "враг" стоял где-то далеко, и вот он уже здесь, оружие (или все же родовой тотем? амулет?) выбито из рук, а острый стальной нож упирается в грудь.
— Ты будешь делать, что я тебе скажу, — спокойно сказал чужаку Нит, нисколько не тревожась, что может быть неверно понят. — Если не хочешь попасть в голубой мир.
Иногда один лишь тон может сказать не меньше, чем слова — Трус все понял. Кивнул. Он не хотел в голубой мир, он боялся тех слов, что скажет Али-судье. Али-заоблачный раз каждому, но только тот, кто исполнил свой долг, будет по-настоящему счастлив в свете небесного костра.
— Хорошо. Тогда не мешай мне.
Не обращая больше на чужака внимания, Нит подошел к раненному воину, присел и начал срезать с него тугие доспехи, которые поддавались с большим трудом. Хоть раны не смертельные, их нужно промыть и прижечь огнем. Их яд в раны не попал, но кроме него есть много других опасностей, и каждый охотник должен уметь оказать первую помощь другому. Сначала доказав силу, теперь Нит показывал Трусу доверие и доброжелательность — ему нужно было найти контакт, и он добился своего. Трус подошел ближе и осторожно коснулся плеча охотника, как будто это был какой-то ядовитый куст.
— Мэяхел? — спросил он, показав сначала на раненного воина, а потом на себя, как будто бы расстегивая скрепляющий доспехи ремень.
— Хочешь помочь? — осторожный кивок, оставалось только надеяться, что они правильно поняли друг друга. — Хорошо. Помоги мне снять эти доспехи.
Вдвоем дело пошло значительно быстрее. Там, где Нит тратил много времени, чтоб перепилить упругий и плохо поддающийся ремень, чужак легко дотрагивался до ничем не примечательной застежки, дергал за какой-то шнурок, что-то поворачивал, и целые куски доспехов слетали с тела. Нит не мог этого понять. Такой простой на вид доспех оказался целой системой, где одни пластины плотно прилегали к другим, а третьи перекрывали швы между ними. И все это абсолютно ни для чего — острый рог прошел через все пластины, как горячий нож сквозь слой медвежьего жира. Зачем это нужно? От кого такие доспехи могли защитить? Будучи опытным охотником, Нит Сила знал всех опасных хищников на неделю пути от города Верных Псов. Кроме них, Нит сражался с медведями, волками, кабанами черными и рыжими, с болотными кошками и белыми лисами. Нит знал повадки лесных каров, он даже однажды нашел небольшое человеческое племя, всего тринадцать человек, совершенно дикое, забывшее железо и огонь, помог им добраться до города и стать Верными Псами. Но нигде и никогда не было врагов, от которых могла бы помочь такая защита. И это было странно.
Тем временем доспехи удалось полностью снять. Хорошо, что раненный воин по прежнему лежал без сознания. Нижний слой ткани пришлось отдирать от тела вместе с коркой застывшей крови, и раны опять открылись, но по другому было нельзя. Иногда только через боль и кровь можно получить спасение. Это понимали оба, только когда Нит запалил и поднес к ране огненный прут, чужак вцепился в руку охотника и резко замотал головой.
— Но! Но! Додуи!
— Я хочу помочь. Если хочешь, чтоб твой брат жил, красный сок жизни должен быть предан огню, — как можно мягче объяснил Нит, но чужак будто и не слышал его слов.
— Но! Но! Вэйтмо, жастна! — причитал он, пытаясь что-то найти в своей заплечной сумке.
Охотник задумался. С одной стороны он был уверен, что поступает правильно. Страх дикарей перед огнем вполне объясним, многие племена считали, что он священен. Может быть, и для этих чужаков касание огня было табу, тогда Нит должен был все равно сделать то, что должен. Но с другой стороны в глазах Труса был не страх перед огнем, а страх перед ошибкой — похоже, у него был другой метод защитить красный сок. Будь на месте охотника Дим Камень или Рон Седой — они бы даже не стали слушать лопотания странного дикаря. Но ведь недаром ведуны всегда выделяли Нита среди прочих охотников. Нит Сила умел думать и принимать новое, потому решил подождать — пусть даже Али-обманщик сделает на несколько глотков больше.
Тем временем чужак наконец нашел то, что искал. Странную металлическую коробку, в которой был ни на что не похожий гель. Густой, полупрозрачный, с острым кисло-сладким запахом, он переливался всеми цветами радуги, как будто внутри было бесчисленное множество крошечных кусков граненого хрусталя. А еще, оставаясь бесцветным на руках, стоило ему попасть на рану, как гель тут же вспенился, от него пошел пар, и уже через несколько мгновений там, где была глубокая рана, осталась лишь темно-бордовая пленка, густая и прочная. Не кровь и не кожа, а какая-то ткань, которая мигом срослась с телом в единое целое, и Нит седьмым чувством понял, что угрозы красному соку жизни больше нет, гель справился с раной лучше огня. Чужак действительно знал, что делал, и охотник не стал ему больше мешать.
Трус старался вовсю. Потратив почти весь гель на открытые раны, он вправил на место ногу, специальной пружиной с двумя фиксаторами стянул и скрепил сломанную кость, обмотал руку моментально сжавшимся стальным каркасом, закрепившим ее в нужном положении. Зачем-то сделал три укола — в локоть, бедро и грудь; разжал рот и из тканевой фляги с длинной гибкой трубкой влил прямо в горло немного белой жидкости. Все его действия были достаточно уверенны, он не сомневался, что и как нужно делать, тем самым заслужив в глазах Нита долю уважения. Нет, Трусом он быть не перестал — но зато теперь он еще стал Лекарем, и, самую малость, ведуном. Охотник всегда уважал чужие знания, и всегда готов был признать чужое совершенство. Странные манипуляции, саму суть которых он не мог постичь, имели свой, вполне определенный, смысл, и результаты появились даже быстрее, чем Нит ожидал. Буквально через несколько минут лицо раненного воина порозовело, и он раскрыл глаза. Мутные, серые, но полные жажды жить — это хороший признак. Если человек не хочет раньше срока идти в голубой мир, то и Али-заоблачный не будет его торопить.
— Майло! Юаэлай! — счастье чужака, казалось, искрилось и било через край. Оно заполнило всю поляну теплым светом, и не нужно было быть ведуном, чтоб понять, как рад он своему брату.
— Нубил… — речь раненного скорее угадывалась, чем была слышна. Сколь бы ни были волшебны препараты Лекаря, исцелить в один момент такие травмы не под силу даже Али-владыке.
— Майло амсохэпи! Амсоглэ юаэлай… — лилась бессвязная речь чужака, но ни Нит, ни раненный воин даже не пытались его понять. Охотник отстраненно наблюдал за картиной, вспоминая, где именно он мог слышать похожую речь, а раненный воин, явно из последних сил, вцепился здоровой рукой в своего друга, да так, что тот вынужден был замолчать.
— Элис? Нубил, вохэпн висхё?
Нубил, именно так звали трусливого лекаря, не ответил, лишь бросил в сторону быстрый взгляд, и опять повернулся к своему другу. Они молча смотрели друг другу в глаза, но это, наверно, и был тот ответ, которого воин ждал и боялся. Понимание, что произошло нечто нехорошее, гримаса боли, намного более страшной, чем от раны в груди и изломанных костей — боли вечного расставания. И сознание опять покинуло его. Нит слишком хорошо читал по лицам, чтоб не понять произошедшее — воин потерял в этом бою дорогого человека, и это было для него намного страшнее, чем собственные раны. Проследив за взглядом Нубила, охотник увидел неподалеку молодого, стройного и безнадежно мертвого воина — ему еще повезло, их когти разорвали ему шею, и он умер быстрее, чем успел это осознать. Легкая смерть, светлая дорога в голубой мир, но… Что-то заставило Нита напрячься, и через миг он понял, что в мертвом воине не так. Он был девушкой. Молодой, красивой, стройной, женственной девушкой, которая еще могла родить десять детей, но глупо погибла, сражаясь в одном строю с мужчинами. Как истинный Верный Пес, впитавший чуть ли не с молоком матери уважение к женщине, да что там — преклонение перед Женщиной, как перед божеством, единственным, которое способно дарить жизнь, этой смертью Нит был потрясен больше, чем всеми остальными. Потому что смерть мужчины — это лишь ступень в его жизни, которую пройдет каждый, прежде чем попасть в голубой мир, а смерть молодой женщины — это несуществование для всех тех детей, что она могла родить. Ведуны говорят: когда умирает воин, плачет Али-владыка, когда умирает женщина, плачет весь мир. Разве можно подобрать слова лучшие?
